"трололоки. не могу больше. старалась, как могла, но
что выросло, то выросло. то есть, вырос-то карлик какой-то - там должно
было быть примерно столько же еще.
вероятно, писалось по этому арту, но отвечать за это перед страшным судом не рискну.
и вообще я пошла спать.
/><


Двадцать
ступенек и дверь в покои, двадцать ступенек, один пролёт. Старший
всегда защитит от боли, старший послушает и поймет – да, зубоскаля и
насмехаясь, но одеяло откинет, и – «вот, забирайся, кровать большая, я
обниму тебя, крепко спи».
Только лишь так ему крепко спится – в
коконе рук, в золотом тепле; снятся поля и ростки пшеницы, хлеб и вода
за спиной в узле. Брат тоже снится – спокойный, взрослый, много
взрослее, чем он сейчас. Розы в саду, винограда гроздья, вишня, рябина и
алыча.
Снятся и те, кто смеется в спину, впрочем, не будем сейчас о тех.
«Я никогда тебя не покину». Дождь продолжается снизу вверх.

Жесткая кожа впивается прямо в горло.
Цепь обовьет запястья, до мяса сточит.
Нет никакого толка просить и спорить .
«Я проиграл, суди меня, если хочешь.
Но помни – пусть всякий видит во мне лжеца,
Я никогда тебя не ударю в спину».
Дорога домой оказалась ужасно длинной,
Длиннее петли на шее у Всеотца.
У старшего под ладонью – предвестник боя,
У младшего бьется в ребрах кипучий лёд.
«Двадцать ступеней, брат мой, и дверь в покои.
Двадцать ступеней, помнишь? Один пролет».

(c) Сидхётт